Антон, поудобнее сев на траву возле костра, обратился к мальчишкам:

— Какие новости в Березовке, сорванцы?

— Урожай нынче хороший, — быстро ответил Димка.

— Значит, с хлебом будем. Еще что?

— Бабка Гайдамачиха из Березовки уезжать надумала.

— Куда?

— Никто не знает, — опередил замешкавшегося друга Сергей и, вытащив из кармана измятую половинку тетрадного листка, протянул Антону. — Смотри, какое объявление на магазине повесила:

Антон строго посмотрел на брата:

— Зачем сорвали?

— Без нас кто-то сорвал. Мы у магазина подобрали.

— А что Гайдамакова и Торчков между собой не поделили?

— Пьяный Кумбрык Гайдамачихиного козла Кузю дразнить надумал. Тот изловчился да рогами под зад! Торчков — за вилы, а Гайдамачиха Ходю на него науськала. Как взялись козел да собака за Кумбрыка! До самой колхозной конторы гнали. Вот смехотура была!..

— Торчков в суд на бабку грозился подать, а теперь, кроме как ведьмой, ее не называет, — добавил Димка.

— Не из-за этого ли она из Березовки собралась уезжать?

— Нет, она раньше надумала. Скорпионыч месяц назад ей лодку починил, наверное, чтоб дороже продать.

— А может, он не для этого чинил, — возразил вдруг Димка.

Мальчишки, переглянувшись, наперебой стали рассказывать, как однажды утром, когда вся Березовка еще спала, они видели на берегу озера бабку Гайдамакову, которая встретила приплывшего на ее лодке Скорпионыча. Между стариком и старухой произошел какой-то странный разговор. Она как будто спросила: «Ну, что там?» — «От баранки дырка», — ответил он.

— И все? — спросил Антон.

— Больше ничего не разобрали, — ответил Сергей.

— Давно это было?

— Недели две назад. Как раз мы у однорукого заготовителя жерлицы на серебряный рубль выменяли. Вечером вот тут, у камыша, наживили их, а утром пораньше прибежали проверить. Туман сильный-пресильный был, как молоко.

— И вы не ошиблись, что это именно дед Иван Глухов приплыл на лодке?

— Похож на него. Плащ такой же, как у Скорпионыча, а потом… следы сапог на песке разглядели — большущие, с елочкой на подошве.

— Куда ж он плавал?

— К острову. В лодке глина была, а на березовском берегу кругом один песок…

В котелке вовсю бурлила вскипевшая вода. Антон, взяв ложку, попробовал варево. Уха припахивала дымком, зеленым луком и укропом.

Переговариваясь, ели прямо из котелка. Небо постепенно затянулось плотными облаками, потемнело. Утих скрипучий коростель. Тихо, спокойно спала Березовка. Лишь в доме Бирюковых светилось кухонное окно. Полина Владимировна ждала запоздавших рыболовов.

— Ужинать будете? — спросила она, едва компания заявилась домой.

— Мы уху варили, — похвастался Сергей.

— Тогда ложитесь спать. В горнице постелила, — мать, отвернувшись, зевнула. — Галя Терехина приходила, больше часа тебя, Антоша, ждала.

— Зачем я ей понадобился?

— Просила в понедельник в школу прийти. Она там кружок какой-то ведет…

— Кружок следопытов, — быстро вставил Сергей.

— Вот-вот. Хочет настоящего следователя школьникам показать.

— По улице слона водили… — взглянув на Славу Голубева, засмеялся Антон. — Некогда мне, мам. В понедельник на работе должен быть с утра.

Глава V

Утреннюю зорьку Антон и Слава проспали. Разбудил их Сергей перед тем, как идти в школу. Пока умывались, Полина Владимировна, уставив стол разными сортами домашнего варенья, собрала завтрак и ушла заниматься огородными делами.

— Спите, ядрено-корень, по-гвардейски! — громко сказал дед Матвей, присаживаясь к столу. Посмотрев на Антона, усмехнулся в сивую бороду: — Так и отца не увидишь. Игнат-то вчера после вас заявился, а сегодня ни свет ни заря опять в поле укатил. Уборочная — председателю спать некогда.

— Говорят, нынче урожай хороший? — спросил Антон.

— Добрые хлеба уродились. И не только у нас. Я каждодневно радио слушаю да телевизор смотрю — по всей Сибири нынешний год в отношении зерновых культур удачливый.

— Жаль, зорьку проспали, — вздохнул Слава Голубев.

Дед приложил ладонь к уху:

— Чо гришь?

— Говорит, зорьку проспали! — почти крикнул Антон.

Дед Матвей неторопливо подул на дымящееся блюдечко.

— Здорово не шуми. Мало-мало я слышу, шепоток только не разбираю. — И посмотрел на Голубева. — Слух мой на войне попортился. Я, мил человек, всю империалистическую отгремел, затем Колчаку холку мылил, на Перекопе участвовал. Бомбардиром служил. Пороху столько сжег, что другой на моем месте до основания оглох бы.

Размешивая в чае ложечкой варенье, Голубев покачал головой и стал с интересом разглядывать на старой фарфоровой чашке ярких жар-птиц, нарисованных тонко, в китайской манере. Заметив его любопытство, Антон сказал:

— Между прочим, за этой чашкой — целое уголовное дело.

— Да ну?!.

— Вот тебе и да ну, — Антон повернулся к деду Матвею. — Дед, расскажи историю с кухтеринскими бриллиантами.

— С брильянтами Кухтерина? — переспросил дед. — Что про них рассказывать… Канули с концом в Потеряевом озере. Сам томский полицмейстер разбираться в Березовку приезжал, в лепешку разбивался, чтоб купцу угодить, только и он с носом уехал. А между тем вместе с драгоценностями и подводами пропало шестеро людей, считая ямщиков, двух урядников да приказчиков.

— Ты расскажи подробнее. Слава ведь ничего не знает.

— Подробностей, Антоша, сам полицмейстер не смог узнать.

— Но ведь ты мне рассказывал…

— Это рассказ с пересказу других.

— Вот и расскажи его.

Дед Матвей, отхлебнув несколько глотков из блюдечка, посмотрел на Голубева.

— Томский купец Кухтерин неглупый был мужик, В начале семнадцатого года сообразил, что царскому режиму конец приходит, и надумал переправить свои драгоценности за границу, в Китай. Для такого дела загрузил в Томске фарфоровой посудой две подводы — вроде как торговать собрался — и туда же сундук с серебром, золотишком да брильянтами спрятал. Для охраны двух урядников нанял и наказал приказчикам держать путь прямиком по тракту на Шанхай. Дело в феврале случилось. Люто той зимой буранило по Сибири. Добрались подводы до Березовки. Сопровождающие их люди перекусили в трактире Гайдамакова и, не глядя на буран, отправились в ночь через Потеряево озеро на Ярское, чтобы заночевать там. Больше их так и не увидели…

— Куда же они делись? — спросил Слава.

— Ты человек ученый, соображай. — Дед Матвей лукаво подмигнул. — Для облегчения могу подсказать, что на озере есть такие места, где из-за теплых родников даже в лютый мороз толстый лед не настывает…

— В ночном буране ямщики сбились с дороги и, угодив в такое место, провалились под лед?

Дед Матвей хитро прищурился:

— С лошадиными повадками ты, ядрено-корень, мало знаком. Лошадь сама с дороги не собьется. Она и в буран, и ночью дорогу чует, особенно тонкий лед. И опытные ямщики, попав в буран, никогда лошадей не дергают из стороны в сторону. Стало быть, если кухтеринские подводы свернули с пути, то кто-то лошадям такого страху нагнал, что они чутье, данное им от природы, потеряли.

— Говорят, Гайдамаков это сделал, — вставил Антон.

— Говорят, в Москве кур доят… — Дед Матвей задумчиво пошевелил губами. — Гайдамаков держал при трактире двух работников: Скорпиона, Ивана Глухова отца, и молодого парня по прозвищу Цыган. Вот этого Цыгана вскоре поймали в Новониколаевске — так в ту пору Новосибирск назывался. Фарфоровую вазу продавал из пропавшего обоза. Заварилось следствие. Цыган заявил, что вазу для продажи ему дал хозяин, а Гайдамаков в свое оправдание принялся доказывать, будто купил ее у приказчиков, когда они ужинали в трактире. Пока следователь докапывался до истины, Гайдамаков внезапно помер. Доктора будто заявляли — от холеры, но правду-то кто знает?.. Только Гайдамакова соборовали, в гроб уложили — нагрянул купец с полицейскими. Весь особняк обыскали — ничего не нашли. В то время я по ранению находился в Березовке. Помню, особенно старался молоденький следователь, доводившийся купцу Кухтерину зятем. От брильянтов тех ему, видишь ли, солидный куш причитался. Вот он и искал потерянное богатство. Все лето с полицейскими на лодках по озеру плавал. Многие березовские мужики ему помогали. В награду за помощь купец и отвалил нам такие нарядные чашки с китайскими жар-птицами да еще деньгами чуть не по червонцу приплатил.